теперь? – сказал Медиа. – Бардианна, Аззагедди или Баббаланья?
– Все трое: разве это не приятный концерт?
– Весьма прекрасно, весьма восхитительно. Продолжи и скажи нам что-нибудь о будущем.
– Я ещё никогда не отбывал из этой жизни, мой господин.
– Но сейчас ты сказал, что воскрес.
– Из похороненного мертвеца в моих пределах; не от себя самого, мой господин.
– Тогда, если ты не знаешь ничего о будущем, – знает ли Бардианна?
– Если бы он знал, то и он ничего бы не сказал. Я когда-то заметил, мой господин, что даже в своих самых глубоких напряжённых работах, глубочайших, самых откровенных, мыслители всегда оставляют широкое толкование драгоценной мысли для своей собственной частной пользы. Они думают, возможно, что «это слишком хорошо или слишком плохо; слишком мудро или слишком глупо, для разнообразия». И это неприятное шатание часто является последствием прорыва нового течения идей в душе. Как с похороненными сокровищами, земля над ними кажется странной и пустой. Во всяком случае, глубокий мыслитель редко говорит нам всё, что думает, редко показывает нам окончательное и самое глубокое, редко заставляет нас открыть глаза под водой, редко открывает всё во всём и никогда не унесёт нас вместе с собой к сознанию субсистенции, идеаманенции, первоосновы и бога.
– Беспорядок! Вспомни Квадамодативы!
– Ах! – сказал Плетёная Борода. – Это – трещина в его калабасе, которую все Дициблы Доксодокса не смогут залатать.
– И из этого безумного калабаса он даёт нам пить, старый Мохи.
– Никогда не обращайте внимания ни на его прохудившуюся тыкву, ни на её содержание, мой господин. Позвольте этим философам запутать себя так, как они пожелают, мы же мудро откажемся принимать в этом участие.
– И такие дураки, как я, пьют, пока не начнут качаться, – сказал Баббаланья. – Но при этих материях калабас должен вращаться, чтобы удержаться на плаву. Фогле-орум!
Глава LXXIII
Наконец, последнее упоминание о старом Бардианне, его последнее желание и завещание, подробно пересказанное
День подходил к концу. И как после множества рассказов о призраках сидящие вокруг своего лесного костра тихие венгерские цыгане наблюдают за жарким румянцем своих воспламенённых лиц, так и мы теперь торжественно сидели с лицами, покрасневшими от отсвета тёмно-красного огня на Западе.
– Завещатели! – крикнул тогда Медиа. – Когда ваши последние завещания повсюду вокруг будут улажены, огласите их!
– Мне, мой господин, долго определяться, – сказал Баббаланья.
– И как поскорей пробежать это?
– Фугле-фогле…
– Послушай, ты, назойливый Аззагедди! Воссоединись со своими весёлыми помощниками внизу; иди туда и виляй своим дерзким хвостом, или я прибью его к нашей мачте, пока он не заревёт с просьбой об освобождении. Прочь, говорю я!
– Вниз, дьявол! Поглубже вниз! – загрохотал Баббаланья.
– Мой господин, я думаю, что он ушёл. И теперь, с вашего милостивого разрешения, я перескажу пожелание старого Бардианны. Это стоит послушать всему Марди; и я так изучил его, что знаю наизусть.
– Тогда продолжай, но я подозреваю, что этот Аззагедди находится совсем не намного тысяч морских саженей снизу.
– Внимание, мой господин: «В 50 000 000-й год от сотворения Марди я, Бардианна с острова Вамба и из деревни с тем же самым названием, только что насытившись моими ямсовыми клубнями, в добром здравии, приподнятом настроении и здравом уме с бодростью создал и определил это моё завещание.
Во-первых:
Всех моих родных и близких, появившихся в Марди, я полностью исключаю из этого моего пожелания.
Параграф. С тех пор, как различными устными и иными способами мой добрый друг Пондо проявил сильную любовь ко мне, Бардианне, как к собственнику и владельцу всей этой основной усадьбы с хозяйством на вышеупомянутой Вамбе, называемой «Логовище», в которой я теперь живу, а также ко всем моим садам из хлебного дерева, пальмовым рощам, банановым плантациям, плантациям колоказии, садам, лужайкам, тропинкам и возможному стать предметом наследования имуществу вообще, примыкающему к вышеупомянутой усадьбе, – я полностью и всецело передаю и завещаю всё это самое Бомблуму с острова Адда; вышеупомянутый Бомблум никогда не выражал своего отношения ко мне как к держателю недвижимого имущества.
Параграф. Моему уважаемому соседу Лэкримо, кто со времени последнего лунного затмения беспокоился ежедневно, дабы спросить о состоянии моего здоровья, и ночью наводящему справки у моего травяного доктора относительно устройства моих внутренних органов, – я полностью и всецело передаю и завещаю вышеупомянутому Лэкримо все до одной растительные таблетки, микстуры, порошки, слабительные, ветрогонные, мочегонные, опорожнители, тоники, рвотные, расслабляющие, клизмы, инъекции, разжижители, припарки, чечевицы, лосьоны, соки, промывки, полоскания и мази вместе со всеми флягами, калабасами, тыквами и смолами, к тому прилагаемыми, расположенными в северо-западном углу моего восточно-юго-восточного склепа, в моей вышеупомянутой занимаемой квартире, известной как «Логовище».
Параграф. Женщине Пести, уроженке Вамбы, часто намекавшей на то, что я, Бардианна, очень нуждался в супруге, а также сообщавшей, что она родила от моей супружеской привязанности, – я полностью и всецело завещаю вышеупомянутой Пести моё благословение, поскольку ко времени открытия этого моего завещания я буду навсегда освобождён от преследования вышеупомянутой Пести.
Параграф. Имея высокое мнение о честности моего достойного и превосходного друга Бидири, я полностью и всецело отдаю, предоставляю, дарую, завещаю в абсолютное владение упомянутому Бидири всю занимаемую квартиру, где живёт мой слуга Орэм теперь, со всеми лужайками, лугами, нагорьями и низменностями, областями, рощами и садами, к ней прилегающими: С ВЕРОЙ, ОДНАКО, в то, чтобы имелось и содержалось всё это самое для единственного использования и выгоды Ланбранки Хохинны, старой девы, теперь жительницы вышеупомянутого острова Вамба.
Параграф. Я завещаю и отдаю свою большую резную тыкву для питья моему доброму товарищу Топо.
Параграф. Моему верному другу Долдруму, в различные времена и в разных местах произносившему пророчество, что от моей смерти его горе было бы великим, – я полностью и всецело передаю и завещаю вышеупомянутому Долдруму десять ярдов моей лучшей мягкой таппы, с тем чтобы она была разрезана на носовые платки для его единственной выгоды и пользы.
Параграф. Моему разумному другу Соло, сообщившему мне, что он намеревается оставаться бакалавром всю жизнь, – я передаю и завещаю вышеупомянутому Соло одноместную циновку, на которой я отдыхаю ночью.
Параграф. Относительно моей частной рощи и пальмовых рощ, прилегающих друг к другу и расположенных на острове Вамба – я передаю и завещаю их со всем хозяйством вообще моему другу Минте Цинику, чтобы имел и содержал в доверительном управлении для первого до конца честного человека – моего соседа Монди, должного первому до конца честному человеку – моему соседу Пендидду, должному первому до конца честному человеку – моему соседу Винодо, должному любому до конца честному человеку, должному любому человеку, найденному на долготе и широте Марди. Параграф. Моему другу Минте Цинику быть единственным судьёй всех требований вышеупомянутого завещания и держать упомянутое владение для его собственного использования до того момента, пока вышеупомянутый человек не будет найден.
Параграф. Зная, что мой преданный писец Марко очень чувствителен относительно моей благосклонности, я охотно убавляю его боль и тем самым завещаю вышеупомянутому писцу три молочных зуба, но не как денежное наследство, а как очень скромный символ моего глубокого уважения.
Параграф. Я даю беднякам Вамбы всё содержание своих красных маркированных мешков с малыми коренными зубами и клыками (которые я считаю тремя четвертями от всего моего состояния); моему слуге Фиди, ухаживавшему за моим телом, все мои одежды и тоги и триста коренных зубов в наличных деньгах; здравомыслящему и проницательному философу, моему ученику Крако, один полный комплект зубчиков, чтобы купить ему костяной позвонок, а набожному и многообещающему молодому человеку Ванджи две морских сажени моей лучшей кайярской верёвки с привилегией на любую ветвь в моих рощах.
Всю остальную часть моих вещей, движимого имущества и домашнего хозяйства в любом виде и все мои свободные зубчики, оставшиеся после уплаты моих долгов по наследству и удаления моего тела с глаз долой,
